70 лет назад при защите Ленинграда проходили тяжелые Свирско-Петрозаводская и Петсамо-Киркенесская операции. Одним из их участников был мой отец, Василий Иванович Ежов, полковник, участник Финской войны, Великой Отечественной и Японской.
С отцом познакомилась… в 9 лет
Каждый человек должен знать свои корни. Жаль, что большинство из нас об этом вспоминает слишком поздно. Перебирая бумаги, я как-то нашла папку, в которой сохранились письма однополчан отца. С ними я лет 20 назад вела переписку (их адреса мне прислали из Кандалакши работники музея «В небе Заполярья»). Их рассказы помогли мне лучше узнать отца, которого (уж так получилось!) я впервые увидела, когда мне было 9 лет.
Как сейчас помню: худощавый, выше среднего роста, подтянутый, всегда аккуратно одетый, чисто выбритый, много курил, вставляя папироску в мундштук... Тогда он, уже начальник связи дивизии, приехал в Ленинград, чтобы увезти свою семью на Дальний Восток, в Хабаровск. Потом на четыре года мы уехали в Китай. Закончил он свою службу в городе Чорткове (Западная Украина) – тогда по приказу генсека ЦК КПСС Н. Хрущева армию сократили на 1 миллион 200 тысяч человек. Это дало нам возможность вернуться в наш родной Ленинград.
В начале войны отец служил в 7-й воздушной армии, которую сформировали в ноябре 1942 года на базе ВВС Карельского фронта и которая также была призвана содействовать ВВС Северного флота в проводке конвоев союзников в Мурманск, прикрывать с воздуха перевозки грузов по Кировской железной дороге.
Летчики дрались отчаянно…
Но вернемся к письмам однополчан отца. Они вспоминают капитана Ежова исключительно тепло. В то время он служил начальником связи и отвечал за бесперебойную скрытную работу связи в своем полку. Это требовало специальной подготовки и мастерства.
Летчики дрались отчаянно, многие погибли, особенно в начале войны. Отец был горячий, сам рвался в небо, хотел летать, но… Он был слишком квалифицированным специалистом, и командир эскадрильи Степан Петров не раз говорил, что не может рисковать его жизнью, от него, мол, больше толку на земле.
Место службы Ежова за Полярным кругом в силу климатических условий не было простым. А тут еще прибавилось работы! Ведь до конца 1941 года самолеты не были оснащены радиосвязью, а без нее летчики не могли успешно выполнять боевые задачи. Когда они летели в группе, чтобы не потерять направление движения, приходилось даже высовывать голову из самолета. Причем чтобы не обморозить лицо, летчики смазывали лица гусиным жиром и приклеивали сверху кусочки меха ворсом наружу.
Когда надо – «снимал стружку»
Оснащать самолеты радиосвязью было непросто. В основном стремились поставить американскую радиостанцию. И, чтобы увеличить дальность связи до 300 километров, нужна была дополнительная антенна. Вот с ней-то и возникали проблемы.
Как вспоминают сослуживцы отца, он не просто давал указания механикам и электрикам, а лично сутками занимался работой, что-то изобретал, пытался внести изменения в уже существующие модели. Перед вылетом Василий Иванович давал летчикам советы по эксплуатации материальной части самолета, которые помогали им успешно выполнять боевые задачи.
Вот что написал мне летчик Александр Андреевич Головин: «Ежов хорошо знал свое дело, всегда был приветливым, умелым организатором. Всё, чем занимался, делалось аккуратно, доводилось до конца. Предельно строгий, когда надо – «снимал стружку», но был справедлив и отходчив. А в редкие свободные минуты, когда появлялась возможность расслабиться, не было человека более веселого! Любил шутку, острое слово, розыгрыш, хорошо танцевал. Во всем щепетилен. Это относилось и к внешнему виду, чего нельзя сказать про многих из нас. Добросовестный работник, неоднократно награжденный. Вы можете им гордиться!».
«За его отношение, старание, за поддержание средств связи в постоянной готовности мы всегда благодарили его», – такие строчки я получила от Ивана Дроздова.
Зимой приходилось трудно
Аэродром – за Полярным кругом. Стынут руки, от ветра и пурги не спрячешься. Ветер ураганной силы, а тут еще бомбят!
Зимой приходилось особенно трудно. На это время года выпали самые трагические потери – как людей, так и техники. Перед авиационными механиками стояла задача: держать самолеты в постоянной боевой готовности. А это значит, как можно быстрее подготовить самолет к вылету, даже если он вернулся на аэродром со значительными повреждениями, полученными в воздушном бою. Бывало, самолеты вылетали не один раз в день. Так что механики, их обслуживающие, всегда были «при деле». Часто не спали несколько ночей подряд, научились дремать на ходу.
Вспоминает Борис Карамышев: «Связисты сообщили, что к аэродрому приближаются вражеские самолеты. Мой самолет уже разогрет, подготовлен к полету, а антенна не в порядке, связи нет. Ежов там что-то подкручивает. Решил полететь, как есть. Короткий разбег, самолет оторвался от земли, начал набирать высоту, а «юнкерсы» уже подлетают к аэродрому… Бомбят! Ежов не успел добежать до укрытия и отлетел на несколько метров…».
Осколками не задело, а вот контузило сильно, и это всю его недолгую жизнь давало о себе знать.
Печальное зрелище представлял собой аэродром после вражеского налета. Да и сами отважные советские летчики вернулись с задания с поврежденными самолетами, многие были в воздушном бою ранены. А завтра – снова в бой…
«Под знамя, сми-рно!»
Бывали на фронте и редкие часы затишья. «В полку Ежову было доверено выносить знамя полка. Я это хорошо помню. И так торжественно это было, хотя и без оркестра», – вспоминает летчик Головин.
На заснеженной площадке возле прикрытых маскировочными сетками самолетов выстроился личный состав полка.
– Под знамя, сми-рно! – торжественно командует начальник штаба полка.
Морозная тишина такая, что, кажется, можно услышать биение сердец.
«Ваш отец брал знамя, и мы с летчиком Карамышевым Борисом Алексеевичем становились по обе стороны. Затем по команде Василия Ивановича, печатая шаг, проносили знамя перед строем полка», – продолжает Головин.
Вот и всё, что я знаю о военном прошлом отца. Он прожил всего 53 года, сказалась военная контузия. Светлая ему память!
Нина Васильевна Ефремова